Мы жили изолированным мирком, и никакие волнения к нам не проникали бы, если бы не этот Васька. Отец приносил новости из депо домой, они доходили до Васьки и, значит, до нас. Дело кончилось тем, что однажды мы решили: нужно действовать и нам. Отставать, что ли, от российского пролетариата, разве мы не тоже пролетариат? Действовать так действовать, но вот как? Яшка, тот сразу за свое: нужно, говорит, просвещаться, нужно овладевать культурой, без этого, говорит, нельзя управлять государством. Управлять государством, по правде говоря, никто из нас шестерых не собирался, но все же стали мы просвещаться. Доставали дешевые книжонки с разными нравоучениями. Скучно, а все равно просвещаемся. И надо же было попасться среди всех этих книжонок брошюркам о Нате Пинкертоне. Тут уж мы так увлеклись просвещением, что за уши не оторвешь. Следующее, что мы придумали организовать, была касса взаимопомощи. Эту идею тоже Васька принес. Касса будто сплачивает, укрепляет солидарность рабочего класса. Ну, солидарность так солидарность. Стали мы по пятачку в месяц вносить в кассу. Кассиром избрали Никишку. Но только не оправдал он наших надежд. Погубила Никишку пагубная страсть к бильярду, и проиграл он всю нашу кассу в сумме шестидесяти копеек. На серьезное перешло незаметно. Однажды вечером, когда все легли спать, но еще не спали, в самые интересные часы нашей жизни, в часы увлекательных рассказов и душевных разговоров, Васька вдруг задал Никишке невинный, казалось бы, вопрос: — Ты чем сегодня целый день занимался? — Пустяками. Настоящей работы сегодня не было. Пришлось ножницы точить. — Сколько же ты их выточил? — Штук тридцать, наверно. Да тебе зачем? — А сколько стоит одни ножницы выточить, ну- ка, скажи? 90
RkJQdWJsaXNoZXIy NTc0NDU4