моя идет. В ремесле, может, и смена, а в характере я еще сомневаюсь. Разве знает вот тот малец в новенькой форме, как мне-то ремесло досталось? Скажи ему, мол, дорогу в жизнь пробивать нужно, а он того и гляди засмеется. Чего, скажет, ее пробивать, если все ясно: кончил семилетку, иди в техникум; кончил техникум, иди на завод — один путь; кончил десятилетку, поступай в институт — третий путь; иди в ремесленное училище — четвертый путь. И все пути известные, все верные, к одной цели ведут. Ему сейчас затруднительно не как бы устроиться, а куда, какую специальность выбрать, какой институт, какое ремесленное училище, какой техникум. Что и говорить — тяжелая жизнь, если от выбора растерялся. А рассказать ему, как тебе-то приходилось, он и не поверит, скажет — сказки. — Вот вы и рассказали бы. — Мою жизнь долго рассказывать. Целую книжку исписать можно. — Да вы о первых-то днях, о самом начале-то жизни рассказали бы. Старик задумался. Трубка его погасла. Он вычистил ее спичкой, набил листовым табаком и раскурил снова. Раскурив, усмехнулся, улыбнулся чему- то в прошлом. — Забастовку тоже первую вспоминаю. Потеха! Потом-то уж в настоящих забастовках пришлось участвовать. Однако первая памятнее всех. О ней вот разве рассказать, если слушать терпения наберешься. Рассказывал старик живо, возбуждаясь, снова переживая все пережитое. Трубка то и дело гасла. Рассказ его был пересыпан живыми сценками, выразительными деталями. Так что мне почти ничего не пришлось ни убавлять от рассказа, ни прибавлять к нему. «Жили мы тогда, — начал он, — в маленьком городке, недалеко от Питера. Отец мой работал в Питере поваром, а мать — у господ прислугой. Нас было три брата, а я старший, да еще три сестры. Выпала мне доля первому уходить с домашних хар86
RkJQdWJsaXNoZXIy NTc0NDU4