— Красиво, не правда ли? — Да, наверно, скатерть уж и не может быть более красивой? — Не торопитесь. Лидия, покажи... Лидия Петровна сорвала пломбу со второго шкафа, достала что-то сложенное в несколько раз, подошла к столу и вдруг одним широким хозяйским движением потушила (словно костер!), заслонила, заставила померкнуть яркие цветы, которыми мы только что восторгались. Ни броскости, ни яркости не было в этой новой скатерти. На полупрозрачной шелковой ткани цвела, переливалась, отливая то серебром, то перламутром, то чистым жемчугом (да, пожалуй, скорее всего чистым жемчугом), белая гладь. Скатерть не была заляпана рисунком как попало, лишь бы побольше наляпать. Широкая полоса тончайшего узора по кайме да просторный круг цветов посередине — вот и вся вышивка. Если первая скатерть была' вся как жар-птица или действительно как костер и к ней можно было применять такие слова, как яркость, сочность, солнечность, то, глядя на эту вторую скатерть, вышитую подлинной мстерской белой гладью, напрашивалось только одно слово — нежность. Они отличались друг от друга, как георгин и ландыш. — Эти уникальные вещи сделала та мастерица, которую вы назвали артисткой. Значит, вы не ошиблись. — Но что она делает сейчас? — Гонит пододеяльники. — Куда гонит? — Не куда, а сколько и зачем? Гонит она их в большом количестве, а вот зачем — мы и сами не знаем. Мастерица не знает тоже. Женщины взволновались. — Мы сейчас будем жаловаться вам, но ведь и правда обидно. Вы поймите нас правильно. Советская власть создала мастерицам все условия, объединила в артель, построила светлые помещения, наладила обучение ремеслу, дала художников для 271
RkJQdWJsaXNoZXIy NTc0NDU4