появился дым — мелкая водяная пыль от раздробившихся дождинок, мы успели юркнуть в открытую дверь амбара. Капли разбивались в пыль и в дым не только около земли, но и в воздухе, сталкиваясь друг с другом, поэтому прямоугольник амбарной двери был заполнен седою мглой, в которой переливались стеклышками, поблескивали частые дождевые струи. Ровный шум наполнял окрестности. В амбаре было пусто, пахло кострой. Валялось тут сломанное окосье, футляр от швейной машинки, рама от домашнего ткацкого станка, разбитая кадушка, несколько камней, какие кладут на квашеную капусту. Тут же была брошена охапка свежего сена, на которой мы расположились. Дождливая пасмурность незаметно перешла в вечерние сумерки, в доме напротив зажгли огонь. Вскоре совсем стемнело. Мы начали зябнуть, появился голод, а дождь и не думал затихать. В трех или четырех домах нам решительно отказали в ночлеге. Ни председателя, ни его заместителя не оказалось в деревне. Они уехали за Клязьму, в луга, где несколько дней назад начался сенокос. Бригадир, которого мы, к счастью, отыскали, отнесся к нам очень радушно: «И у себя положил бы, да видите, негде, ребятни полный подол», — и повел к некоей бабке Акулине. После горячего чая, под теплым одеялом, не как в амбаре, не страшен шум дождя, наоборот: под него лучше засыпается, крепче спится. Сквозь сон слышно было, как пришел дед — хозяин дома. — Кто ето у нас? — спросил он. — Ночлежники. — Много их? — Два мужика да одна баба... ДЕНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ Бабка Акулина разговаривала не как все женщины Владимирщины, а на особый манер, из чего мы сделали правильный вывод, что она со стариком 16* 259
RkJQdWJsaXNoZXIy NTc0NDU4