мне в известности, подведешь сачок к выходу, пугнешь — готово. Изучали их, выхухолей-то. Отнесут подальше в лес, пустят мордой от воды и наблюдают, куда побежит. Ну ясно, куда же водяному зверю бежать, или он глупый? Сейчас морду поворачивает и чешет к озеру. Оченно даже их изучали. Лайка у меня была, хорошо причуивала их норы. Потом издохла. С Наташей пошла по лугам, обратно еле живая приползла, катается, изо рта слюна бьет. Змея выползла на Наташу, ну, а лайка с ней схватилась. Не инач*е с этого и издохла. Пятьсот рублей стоила, — Неужели сквозь землю причуивала? — А лиса? Та постоянно сквозь землю. Учует, перекопает ход к воде и душит. У каждого зверя своя хитрость. Кольцевали их тоже, выхухолей-то. Спереж за лапку, потом стали замечать, что на лапках от кольца ранение производится. Стали привешивать к хвосту. Их небось и по сей день в озерах полно, кольцо- ванных-то экземпляров! Видно было, что слово это Воронцов с трудом, но не без удовольствия вытащил из самых глубин памяти. — А что бобры? Вы говорили и про бобров? — И бобры. Перед войной их пустили. Всего-то две семьи. Ну, пустили — пустили, ни следа ни приметы. Через год нашли одного дохлого. Так и решили, что не привьются. Тут меня на войну взяли, и забыл я о всех бобрах. То есть очень даже я о них не забыл, а, напротив, каждую свободную минуту или когда засыпать станешь, озера в глазах так и стоят. И все больше тихая погода представляется, на ранней зорьке. Не дождь, не ветер, а все тихая погода. — Кем вы воевали? — Кем мне было воевать, окромя разведчика, если я всю жизнь привыкал подкрадываться, да пробираться, да замирать, чтобы и духу не слышно. Разведчиком и ходил. Зверь, правда, другой был, опасный, хитрый, не выхухоль! Да... Ранило меня, да и довольно крепко. — Как же? — Очень просто. Бежали мы в атаку, и вдруг но254
RkJQdWJsaXNoZXIy NTc0NDU4