окна, смотрели на улицу две отцветающие женщины, по виду московские дачницы, в шелковых ярких халатах, ярко крашенные. Они что-то сказали, вызывая на разговор. Мы спросили, между прочим, в их ли деревне центр колхоза или здесь только бригада. — А мы не знаем. — Как не знаете, да вы сами-то чьи? — А мы ничьи, мы сами по себе. Тут из ворот выскочил обросший рыжей щетиной, краснорожий, с маленькими злыми глазками мужик, очень напоминающий бульдога. Он грубо, с матерщиной, заорал на нас: — Чего надо? Небось ищите, где плохо лежит. Проваливайте, здесь вам ничего не обломится. Он кричал с ненавистью частника, дрожащего за каждую свою палку, за каждый гвоздь. Очень хотелось двинуть его по рыжей скуле, но топор, предусмотрительно прихваченный им, остановил наши намерения. Между прочим, только в этих местах (начиная с Полушина) мы узнали, что в деревнях бывают единоличники и что их может быть до половины деревни. Теперь мы видели единоличника в его логическом развитии, если и не кулака, то человека с кулацкой психологией. Он весь раскрылся перед нами мгновенно, но в полном блеске. Это было на краю деревни Пато- хино. Впрочем, единоличниками таких людей можно назвать лишь условно, ибо у них нет своей земли, кроме урезанной усадьбы. Это околоколхозные элементы, живущие подчас крохами с колхозного стола. Когда нужно, он выпросит у председателя лошадь и два кубометра дров. Это новая разновидность паразитического общественного элемента. Единоличник хоть что- то производит, этот же ничего. Из соседней деревни (мы ее увидели тотчас, как вышли из Панюхина) доносились через поле приглушенные расстоянием и потому непонятные звуки. То ли песни, то ли крики. Можно было предположить там переполох, если бы время от времени не прорывалась сквозь шум игра гармони. 249
RkJQdWJsaXNoZXIy NTc0NDU4