— С восьми лет вот так-то пасу, — рассказывал Василий Иванович, вызванный нами на откровенность. — Где только не пас: и в Ярославской, и в Костромской, и в Московской, и в Ивановской, и в Горьковской... Другую работу давай — не возьму, А на рожке я и в Москве игрывал. — Где же? — И в Доме ученых игрывал, и в Доме писателей, по разным залам да театрам. Слушали нас очень здорово. Ну, да и мы старались. Им, значит, скрипки все надоели, а наш инструмент в охотку, вроде как после печенья хлебушка черного поесть! — Как в Москву-то попал? — Это целая история. — Он вдавил в землю окурок, вытер от земли пальцы и поднялся. — Пойдемте, дорогой расскажу, поздно... Был я молодой парень, и взяли меня в армию. Заскучал я тогда по родной стороне и попросил письмом, чтобы выслали мне мой рожок: сыграю, дескать, иной раз, душе и полегчает. Так-то вот, на привале, после купанья отдыхала рота. Кто загорает, кто так лежит! Достал я из ранца свой инструмент, и ну играть. Что тут было! Сбежались все, окружили, слушают. А я как внимания не обращаю, веду да веду свою линию. Вдруг расступились все — комиссар идет. Послушал, взял рожок, в руках повертел. «Что это такое, где взял, откуда?»—«Так и так,— говорю,— из дому выписал».—«А ну, еще играй чего умеешь!»—«Уши,— отвечаю,— при мне, что прикажете, то и будет». — «По долинам, по взгорьям» валяй». Сыграл я «По долинам, по взгорьям». «Молодец! А земляков у тебя нет, чтобы так же умели?» — «Как не быть». Назвал ему фамилии. Командировали их домой за рожками, и собрался нас квартет. Где самодеятельность какая, вечер отдыха или подшефные мероприятия — сейчас нас на сцену: «Владимирские рожечники исполнят на своих инструментах». Комиссар тем временем выписал из Москвы артиста — гусляра Северского. Приставили его к нам для обучения. Ну и поманежил он нас, ну и поманежил! Одну и ту же ноту по семьдесят раз заставлял тянуть. 198
RkJQdWJsaXNoZXIy NTc0NDU4