на столе валялось множество листочков от численника, предназначенных на цигарки. Керосиновая лампа трепетно осветила горницу, и мы увидели, что у старика красные слезящиеся глаза и до черноты закоптелые пальцы. Старая женщина, вздувшая огонь, оглядела нас всех и остановила на мне странный, долгий, вопросительный взгляд. Потом она вышла, но тут же вернулась, начала хлопотать с самоваром, а я го и дело ловил на себе ее взгляды, от которых становилось жутко. Сначала во взгляде ее был немой вопрос, потом почти мольба, потом осталась одна лишь боль. Тогда я осмелился, спросил ее, почему она на меня смотрит, может где-нибудь видела раньше? — Думала, сын вернулся, да поначалу не открываешься. Сын у меня был — две капли с тобой. Тринадцать лет жду. Бумаг похоронных не было — значит, прийти должен. — Полно пустое говорить, — грубовато оборвал ее муж-старик. — Кому прийти, все давно пришли. Женщина вышла. Старик снял со стены фотографию и дал нам. — Правда, схож ты на нашего Леньку, я и то усомнился. На фотографии был молодой, круглолицый парень, русый, здоровенный, курносый. Я, признаться, не нашел в нем большого сходства с собой, но матери виднее — значит, что-то было. Я не сказал своим спутникам, зачем мы пришли в Бусино, боясь, что придем, а здесь ничего нет. Теперь, вечером, нужно было мне установить все точно. Я вышел на улицу. Пока мы сидели в горнице при керосиновой лампе, взошла луна, зеленая, свежая, будто только сейчас умылась светлой водой. Тумана в овраге стало еще больше, и он поголубел, засеребрился под лунным светом. Почти бегом бросился я в овраг. Брюки мои до колен тут же намокли, как если бы я вбежал в воду, в башмаках начало хлюпать. И еще раз мелькнула надежда: такая роса обязательно возле воды. 11* 163
RkJQdWJsaXNoZXIy NTc0NDU4