водь. Направо горел под солнцем мельничный омут. Мы долго смотрели с моста в воду на снующую в зарослях рыбешку, пока негромкое стучание мельницы не привлекло нашего внимания. Пошли посмотреть, что делается внутри. Внутри мельницы весь пол был уставлен мешками с мукой. В пыльном и пахнущем мукой полумраке сначала ничего не было видно, потом шевельнулась тень, и, приглядевшись, мы увидели человека, ловко завязывающего мешок. Он подошел к нам, ближе к воротам, к свету, и оказался худощавой женщиной лет сорока, со спокойным, седоватым от муки лицом. — Мешки-то все ваши? — спросили мы, чтобы что- нибудь спросить. — Все мои. Троица скоро, нужно белой мучки смолоть. Здесь очередь — не добьешься, каждому нужно. Теперь вот очередь моя. Одним словом: «Мели, Емеля, твоя неделя». — На серой мучнистой маске сверкнули вдруг белые молодые зубы, и мы поняли, что женщине не сорок лет, а гораздо меньше. — А что ж, если не троица, то и молоть не надо? — Свеженькой к празднику-то. А так мы целый год с булками. Наши булки пышнее ваших. — И снова сверкнула озорная улыбка. 125
RkJQdWJsaXNoZXIy NTc0NDU4