Порубка занимала низину, и я слез бы с дерева, действительно не увидев ничего, кроме того же леса, если бы в далеком просвете между черными вершинами елей не проглянула яркая, солнечная зелень поля. Теперь без всякой тропы стали пробираться мы сквозь лес, заботясь только о том, чтобы сохранить направление. Хлюпала под ногами сырь, трещал валежник, руки покрывались ссадинами. Но уже нарастал (как под реостатом), все нарастал и нарастал свет. И когда кончились последние деревья, сказочно расстелился перед нами луговой ковер, взбегающий на пригорок. На пригорке дымилась ранними лиловыми дымками неведомая нам деревушка. Правее ее, на отдаленном холме, виднелось село. Метрах в двухстах от нас в кустарнике слышались мужские голоса, и мы пошли на аих, чтобы все хорошенько расспросить. Через кустарник сочилась речушка, иногда она разливалась небольшими лужами. По одной из луж лазало четверо мужиков с семиметровым бредешком. Он был не столько вымочен в воде, сколько выпачкан в голубоватой илистой грязи. — Неужели здесь водится рыба? — Шел я вчера под вечер мимо речки, — рассказал один из рыболовов, — гляжу, а он, стервец, ходит! — Кто ходит? — Щурец, кому же здесь ходить! Мы, значит, пораньше да сюда. Вон тринадцать щурят вывели. На траве валялись тощие, оскаленные щурята. — Щука водится, и другая рыба должна быть! — Нет, иной рыбы незаметно. — Чем же питается щука? — Она больше мышами харчуется. — Так и не поняли мы, смеялись над нами рыболовы или говорили серьезно. — Поля кругом, мыша прорва, который попадает в воду — конец. — Жди, когда попадет. — Будешь ждать, если жрать нечего. Вон они как отощали. Деревушка на бугре называлась Федоровкой, а село на холме — Клинами. Мы пошли в Клины межой горохового поля. 106
RkJQdWJsaXNoZXIy NTc0NDU4